Мне сегодня 37 лет. 3 и 7 мои любимые цифры. Это уже реально много, я когда оглядываюсь, там не одна жизнь, а несколько совершенно разных. Но с другой стороны, я как чувствовал себя в 21, так и сейчас себя чувствую. Кто хочет подкинуть мне денег в виде подарка – реквизиты в первом комменте, я придумаю, что хорошего с ними сделать. А сейчас, раз уж такая знаменательная дата, немного обо мне из того, что вы, скорее всего, не знали.
Я помню, как совсем маленьким, полулёжа в коляске, смотрел на зимние деревья и звезды, и мне хотелось, чтобы дорога не кончалась. Помню, как пьяный отец ударил мать, она притворилось мёртвой, отец не поверил, в отличии от меня. В эту же ночь меня примерно трехлетнего мать везла к «дедубабе», как я говорил, а я заплакал и сказал, что хочу жить дома. И мы вернулись домой. Я помню, как в детском саду все издевались над парнем, который отличался ото всех, и называли его «сифаком», я смотрел на это и думал, интересно, как это быть «сифаком»? Помню, как ушёл из детского сада, тоже совсем мелкий, потому что ни с кем там особо не общался кроме уборщицы и было скучно, долго искал как дойти до дома, чтобы не переходить дорогу, потому что переходить ее мне не разрешали. Так и не нашёл, вернулся. Мне никто не поверил, что я уходил. Я ходил на все возможные кружки, кроме футбола, о котором я мечтал, писал записки Богу, потому что знал, что мать в него верит, и прятал там, где она точно найдет, но это не работало. Зато я ходил на карате, которое ненавидел. Меня отдали туда в шесть, а остальные были гораздо старше, и каждый спарринг превращался в избиение меня. Я однажды отказался от спарринга и просил не рассказывать тренера отцу. Он пообещал не рассказывать и рассказал. Я был покрыт позором. Прозвище у меня было «губа», потому что у меня всегда были разбиты губы, их пробивали даже через блок, что не странно, когда тебе 6,7,8, а сопернику 12,13,14 лет. Когда мне было 12 лет я принял первое взрослое решение и записался в футбольный клуб, уйдя из карате, и поставил перед фактом родителей. А за это можно было остаться дома на несколько месяцев, наполучать по голове, и все эти месяцы выслушивать какой ты никчёмный, трусливый и так далее.
Я очень старался, приезжал на тренировки раньше всех и уходил позже, помню, как меня выгонял сторож со стадиона, который закрывался, а я все что-то там отрабатывал. Я не сдавался, хотя сидел на лавке и иногда выходил на замену. Это было в любом случае круто, особенно игры на кубок, когда мы куда-то выезжали. Потом я получил красную карточку еще в первом тайме, тренер выгнал меня из команды, а потом типа позвал назад. Я его послал и ушел в другую. Спустя сколько-то лет я покупал у него амфетамин, потом его посадили лет на 8 или 10. Сейчас он уже вышел, даже видел его в городе, сдержанно кивнули друг другу.
Вообще детство как у всех было веселое. Были девяностые и нечего было есть, но так было у всех во дворе, и это не казалось чем-то особенным. Мы воровали яблоки, при этом все носили их домой, а я нет, потому что воровство – это плохо. В этом и правда были минусы. Мы как-то с еще одним мальчиком залезли на фабрику за противогазами, а там была немецкая овчарка, я побежал, но она меня догнала и чудом не загрызла. Бедный мой брат, который смотрел на все это из-за забора. А я потом полежал немного в больнице. У меня очень часто во дворе были конфликты и потом, когда я переставал общаться со всеми, конфликт продолжался дома, почему я не могу со всеми общаться и как это со мной никто не хочет гулять, или я не хочу. Потом мы пошли в школу и меня взяли в гимназический класс, остальных пацанов в класс коррекции.
В школе я тоже был как будто не со всеми. Были те, кто издевался над другими, те над кем издевались, и еще были такие посередине и не про что. Я постоянно прибивался к разным группам, но ни с какой не оставался. Я в этом посте без имен, как вы заметили. К нам в школу перевели чувака, совершенно асоциального, и я стал дружить с ним и сидеть за одной партой. Он всегда провоцировал всех против себя, такой у него был протест. Все болели за ЦСКА, а я за Спартак, но ему было важно об этом сказать (не думаю, что он сам за кого-то болел), и мы дрались потом за Спартак со всем классом. Потом я гонял на футбол за Спартак, пил водку в электричке со старшиками и получал пизды от Реутовских коней и мусоров. Драки там были жесткие, с цепями, кастетами и даже арматурой, нам надо было отбить вагон и поехать дальше, им в вагон ворваться, держать стоп-кран и избивать нас (их было больше, мы проезжали их город). Если они уже ворвались, я предпочитал притворится, что я без сознания. Мне было лет 14, а чуваки были взрослые, плюс мне сложно представить, как даже в такой ситуации я могу ударить кого-то железкой, в отличие от них. Там я тоже не чувствовал себя своим, перестал гонять и потом уже просто сам периодически ездил на стадион. Вплоть до войны. Теперь не пойду больше. Не один футболист не высказался против войны, как теперь туда пойдешь, я даже не смотрю.
Потом этого чувака перевели в другую школу. Но появился новый товарищ. Мы пили с ним сидр и джин с тоником на переменах в 7 классе и сидели бухие на уроках. Тогда это еще не было мейнстримом, это уже классу к девятому, все стали пить водку, собирая на нее играя песни на переменах в коридорах. Я же воровал деньги по карманам в раздевалке, начал я делать это гораздо раньше, на пирожные. Мне никогда не давали дома денег и мне было обидно, что у всех есть, а у меня нет, сами пирожные я не особо любил. Я никогда не забирал всю мелочь, только часть, так я себя оправдывал. Еще я воровал школьный журнал и доставлял себе в него пятерок. С собой я брал такого простоватого чувака, и он тоже себе ставил, только криво. Ну и рандомно еще раскидывали пятерочек одноклассникам. И так я вытягивал себе норм оценки две-три четверти, а когда нас спалили, то все подумали на него, потому что он как-то кривее ставил, именно он брал журнал в учительской, он сразу меня сдал, но ему никто не поверил. Его все же не выгнали из школы, хотя хотели.
Потом была музыкальная группа, потому что параллельно со школой я ходил в музыкалку. Мы выступали по всяким деревенским ДК вокруг города и пиком популярности был день флага в центральном парке. Но я тогда был оч сильно накуренный и с трудом понимал, что происходит вокруг.
Вообще я в десятом или одиннадцатом классе встречался с девочкой. Это было после моей якобы неразделенной любви с седьмого класса. Что она неразделенная — я придумал сам, ну и пострадал пару лет. С этой девочкой мы тоже расстались, я тоже страдал, поступил в первый универ, откладывал деньги, которые мне давали на обеды, чтобы потом летом добиться ее и были деньги ходить в кино и кафе. Летом я передумал, как-то появилась трава, и очень быстро она появилась на каждый день, деньги-то были. Точнее гашиш, который покупали у цыган, чисто трава была редко. Курили на речке на точке, гуляли, было весело. Потом началась учеба, деньги кончились, решил бросить, не получалось, стал торговать, мешал даже зеленым чаем разок, то меня наебывали, то я. Все это не очень. Но был с этим очень классный момент. Моя подруга попросила ей и ее подруге продать покурить. А я развозил стаф на велике, это было самое четкое решение: машина – палево, пешком – долго ждать, барыга на велике в небольшом городе – самый топ. У меня тогда был и гашиш и трава, они попросили им помочь все сделать, мы покурили вместе. Потом подруга моей подруги приехала в следующие выходные, она жила в Москве, потом еще и еще. И потом начались мои первые серьезные отношения. Которые привели нас к США.
В Нью-Йорке я повзрослел. Новый мир, ты там без языка, без денег и как-то быстро осваиваешься, переводишься в ночную смену из адовой дневной. Ходишь в перерывах купаться в океане, куришь траву с чернокожими (и не только) коллегами. И вообще это отдельный рассказ.
Потом была работа, лет на 9. В процессе появилось кино, тяжелые наркотики, реп. Было весело и безудержно. Мы тусили по студиям, не спали по несколько суток под амфетомином, я мечтал тоже быть рейпером, записал дома микстейп, какие-то фиты. Было реальное сумасшествие, хорошо, что я выжил. Я начал что-то снимать. В киношколе нашел новых друзей, начались новые серьезные отношения. Но потом кайф стал рутинизироваться, я приходил на работу, катал себе дорогу в туалете и работал, а вечером убивался. Стало становится скучно, градус веселья нужно было постоянно поддерживать, а потом я чуть не умер и как-то без рехабов бросил, я не помню первые несколько дней, а потом норм, только абстинентный синдром на год. Но это лучше чем то, что случилось с очень многими из нашей тусовки, они умерли. А кто-то сел. Потом был ВГИК, общага, тусовки там, свой развалившийся бизнес. Новая работа, где я все наладил и решил, что хватит, надо заниматься чисто творчеством. Тогда уже был снят «Путин навсегда?», кучи стихов, вот я там разбирал. Переехал на Сокол. Все устаканилось как-то довольно надолго. И в какой-то момент мне стало настолько невыносимо скучно… Я подошел к окну и просил небо, чтобы это закончилось. И это закончилось.
Я пришел на работу и узнал о приглашении на фест в Варшаву. Там я влюбился, закончил книжку стихов, появился Ступа и съемки кино про него. Ступа умер, мне не дали отпуск, чтобы поехать к нему на похороны, я поехал, они попросили купить больняк, я как дурак повелся, они давно хотели уволить меня по собственному желанию. Я отказался. Начали судиться. На меня завели уголовку, чуть не посадили, но все же дали штраф, хоть и уголовный. Суд с ними я проиграл, потому что они занесли денег. Но для меня это была история про то, что я никогда не буду работать на работе без смысла, на работе от слова раб. Было голодно, я жил на вписке в Люберцах и пару раз стрелял деньги и магазина на еду.
Потом появилось «Пространство политика», молодые ребята, новая этика. Новые фильмы, туры со Ступой, Дальний Восток с Медиаграмотностью, Лондон и не Лондон с фильмами (но хотелось бы больше). Но это уже более-менее известная история.
Потом я поехал монтировать кино в Тбилиси и началась война. Сейчас я в Москве. Я так же живу на Соколе, только часто и довольно надолго уезжаю. Я так же снимаю кино, пишу стихи и верю в людей! В тех, кто не боится смотреть правде в глаза, отвечать за свои поступки и заботится о ком-то еще, кроме самого себя. Мы все не идеальные, но после 24 февраля, как-то стало очень понятно, где та грань, через которую нельзя переступать. И очень часто, эта грань не в плохом поступке, а в молчании и бездействии. Спасибо моим друзьям за стойкость и искренность в это время. Добро победит!
#нетвойне
Все. Полную версию читайте в мемуарах через 40 лет.
